Дж. Р. Р. Толкиен. Сильмариллион
Глава 19. О Берене и Лутиэн.

Среди историй горя и разрушения, что дошли до нас из тьмы тех дней, есть и такие, в которых посреди стенаний встречается радость, и под тенью смерти - свет, который не гаснет. Из этих историй самая прекрасная для слуха эльфов - повесть о Берене и Лутиэн. Об их жизни была сложена песнь под названием Лэйтиан, Освобождение от Оков, самая длинная - за исключением одной - из песен о древнем мире; здесь эта история пересказана прозой и более коротко.

Уже было сказано, что Барахир не покинул Дортонион, и Моргот преследовал его, пока наконец не остались с ним только двенадцать спутников. Лес Дортониона поднимался к югу на поросшие вереском холмы; в восточной части этой возвышенности находилось озеро Тарн Аэлуйн, окруженное зарослями дикого вереска, и вся земля была нехоженной и дикой, поскольку даже в дни Долгого Мира никто не жил там. Но воды Тарн Аэлуйн были почитаемы, так как были они чистыми и днем голубыми, а ночью отражали звезды; и говорили, что сама Мелиан освятила эти воды во дни древности. Туда отступили Барахир и его изгнанники, и устроили там свой лагерь, и Моргот не мог обнаружить его. Но молва о делах Барахира и его товарищей летела вдаль и вширь; и Моргот приказал Саурону найти их и уничтожить.

Среди спутников Барахира был Горлим, сын Ангрима. Его жену звали Эйлинэль, и великой была их любовь прежде, чем случилось несчастье. Но Горлим, вернувшись с войны на границах, нашел свой дом разоренным и покинутым, и жены его не было там; убита она или взята в плен, он не знал. Тогда он поспешил к Барахиру, и был самым жестоким и отчаянным бойцом из его товарищей; но сомнение глодало его сердце, и думал он, что, возможно, Эйлинэль не умерла. Временами он уходил, тайно, в одиночку, и навещал свой дом, стоявший среди полей и лесов, единственным владыкой которых он был; и это стало известно слугам Моргота.

Однажды осенью он пришел в вечерних сумерках и, приблизившись, увидел, как ему показалось, свет в окне; осторожно подобравшись, он заглянул вовнутрь. Там он увидел Эйлинэль, и лицо ее было изнурено горем и голодом, и ему послышался ее голос, плачущий о том, что он оставил ее. Но как только он воскликнул, свет задуло ветром, завыли волки, и внезапно он почувствовал на своих плечах тяжелые руки охотников Саурона. Так Горлим попался в ловушку; и, приведя его в свой лагерь, они мучили его, пытаясь выведать убежище Барахира и все его тропы. Но Горлим ничего не говорил. Тогда они обещали, что он будет освобожден и сможет вернуться к Эйлинэль, если покорится; и наконец, измученный болью и тоскующий по жене, он дрогнул. Немедленно они доставили его в ужасную обитель Саурона, и Саурон сказал: "Я слышал, что ты хочешь договориться со мной. Какова твоя цена?"

И Горлим ответил, что он хочет вновь найти Эйлинэль и вместе с ней получить свободу, так как он думал, что Эйлинэль тоже в плену.

Тогда Саурон, усмехнувшись, ответил: "Небольшая цена за столь великое предательство. Будет именно так. Говори!"

Горлим хотел отказаться, но, устрашенный взглядом Саурона, он наконец рассказал все, что знал. Тогда Саурон расхохотался; и, издеваясь над Горлимом, открыл ему, что тот видел всего лишь призрак, сотворенный чародейством, чтобы заманить его в ловушку, а Эйлинэль мертва. "Но, несмотря ни на что, я выполню твою просьбу, - сказал Саурон, - и ты отправишься к Эйлинэль, и будешь свободен от моей власти". И он приказал его жестоко убить.

Так скрытый лагерь Барахира был обнаружен, и Моргот плел свою сеть вокруг него; и орки, придя в предрассветные часы, застали врасплох людей Дортониона и убили всех, кроме одного. Ибо Берен, сын Барахира, был послан своим отцом с опасным поручением - выслеживать дороги Врага, и он был далеко в полях, когда лагерь был взят. Но когда он, заночевав в лесу, спал, ему привиделись вороны, сидящие густо, как листья, на обнаженных деревьях вокруг озера, и кровь капала с их клювов. И затем увидел он во сне фигуру, которая двигалась к нему по поверхности воды, и то был призрак Горлима; он поведал Берену о своем предательстве и смерти, и велел ему спешить предупредить отца.

Тогда Берен пробудился, и помчался через ночь так быстро, как только мог, и достиг лагеря изгнанников на второе утро. Но когда он приблизился, вороны взлетели с земли и расселись на ольховых деревьях вокруг Тарн Аэлуйн, насмешливо каркая.

Берен похоронил останки своего отца, и устроил на могиле курган из валунов, и принес над ним клятву мести. Сразу же после того он отправился в погоню за орками, которые убили его отца и соплеменников, и нашел их лагерь ночью у истока Ривил, возле топей Серех, и, благодаря своему мастерству, сумел подобраться к их костру незамеченным. Там вожак орков хвастался своими делами; он поднял кверху руку Барахира, которую отрезал как доказательство для Саурона, что их миссия полностью выполнена; и кольцо Фелагунда было на руке. Берен прыгнул со скалы и убил вожака, и, взяв руку с кольцом, бежал; судьба хранила его, орки были испуганы, и стрелы их не нашли цели.

Более четырех лет после этого Берен скитался по Дортониону, одинокий изгнанник; но он стал другом птицам и животным, и они помогали ему, и не предавали его; и с той поры он не ел мяса и не убивал никакое живое существо, если только оно не служило Морготу. Он не боялся смерти - только плена, и, дерзкий и отчаянный, избегал и смерти, и пут; подвиги, которые совершил одинокий смельчак, были известны во всем Белерианде, и даже до Дориата дошли вести о них. Наконец Моргот назначил за его голову не меньшую цену, чем за голову Фингона, Верховного Короля нолдор; но молва о нем заставляла орков скорее избегать, чем искать его. Против него было послано войско под командованием Саурона; и Саурон вел волколаков - ужасных духов, которых он заключил в звериные тела.

Вся эта земля теперь наполнилась злом, и все чистые существа бежали с нее; и Берену приходилось столь тяжело, что в конце концов он был вынужден бежать из Дортониона. Снежной зимой он покинул землю и могилу своего отца и, поднявшись высоко в Горгорот, Горы Ужаса, разглядел вдалеке земли Дориата. И пришло ему в сердце желание спуститься в Потаенное Королевство, куда до сих пор не ступала нога смертного.

Ужасен был его путь на юг. Круто обрывались склоны Эред Горгорот, а у их подножья сгустились тени, что легли там еще до восхода Луны. За ними было запустение Дунгорфеб, где сошлись чародейство Саурона и власть Мелиан, и царили ужас и безумие. Там обитали пауки исчезнувшей расы Унголиант, тянувшие свои невидимые сети, в которые попадалось все живое; монстры, что бродили там, были рождены в долгой тьме до восхода Солнца и молчаливо высматривали добычу множеством глаз. Никакой пищи для эльфов и людей не было в этой земле, но только смерть. Этот путь считается не последним из великих деяний Берена, но он никому не рассказывал о нем потом, когда ужас покинул его разум; и никто не знает, как он нашел дорогу и прошел путями, которыми ни человек, ни эльф никогда прежде не смели преступить границы Дориата. И он прошел через лабиринты, которые сплела Мелиан вокруг королевства Тингола, как ею и было предсказано, ибо великой была его судьба.

В Лэйтиан сказано, что Берен пришел в Дориат, спотыкаясь, бледный и согбенный будто бы многими горестными годами, так мучительна была дорога. Но, скитаясь летом в лесах Нелдорет, он повстречал Лутиэн, дочь Тингола и Мелиан, вечером, в час восхода луны, когда она танцевала на невянущей траве полян возле Эсгалдуин. Тогда вся память о боли его покинула, и чары пали на него; ибо Лутиэн была прекраснейшей из всех Детей Илуватара. Синим было ее одеяние, как безоблачные небеса, но глаза ее были серыми, как звездный вечер; плащ ее был вышит золотыми цветами, но волосы ее были темны, как тени сумерек. Как свет в листве деревьев, как голос чистых вод, как звезды над туманами мира, так была она прекрасна; и в ее лице был сияющий свет.

Но она скрылась от его взора, и он онемел, будто связанный волшебством, и долго блуждал в лесах, дикий и осторожный, словно зверь, в поисках ее. В душе он называл ее Тинувиэль, что означает Соловей, дочь сумерек, на наречии Серых эльфов, ибо он не знал другого имени для нее. И он видел ее вдалеке, как листья на ветру осени, а зимой как звезду на холме, но скованы были его уста.

Настало время на заре в канун весны, когда Лутиэн танцевала на зеленом холме; и вдруг она запела. Сердце пронзала ее песня, будто пение жаворонка, что взлетает из ворот ночи и льет свой голос среди умирающих звезд, завидев солнце за стенами мира; и песня Лутиэн разрывала оковы зимы, замерзшие воды начинали свой разговор, и цветы пробивались из мерзлой земли там, где ступала ее нога.

Тогда заклятие молчания спало с Берена, и он позвал ее, крикнув: "Тинувиэль!"; и леса эхом повторили имя. Она остановилась в удивлении, и больше не убегала, и Берен подошел к ней. И когда она взглянула на него, свершилась ее судьба, и она полюбила его; но с первым лучом солнца она выскользнула из его рук и скрылась из глаз. Берен лежал на земле в беспамятстве, будто бы убитый блаженством и горем; и он погрузился в сон, словно в пучину тени и, когда проснулся, был холоден как камень, и сердце его было пусто и одиноко. И, блуждая в своих мыслях, он двигался ощупью, как человек, пораженный внезапной слепотой, пытаясь руками нащупать исчезнувший свет. Так он начал платить долг боли своей судьбе, отныне связанной с судьбой Лутиэн; и она, будучи бессмертной, разделила с ним участь смертных, и, свободная, приняла на себя его цепи, и ее участь была больнее, чем любого другого из Эльдалиэ.

Когда Берен уже перестал надеяться, она вернулась к нему, пребывавшему во тьме, и - давным-давно, в Сокрытом Королевстве, она вложила свою руку в его. Потом она часто приходила к нему, и они вместе тайно бродили по лесам весну и лето напролет; и никто из детей Илуватара не знал радости такой великой, хоть и короткой.

Но Даэрон-менестрель тоже любил Лутиэн, и он выследил ее встречи с Береном и выдал их Тинголу. Король преисполнился гнева, ибо любил свою дочь превыше всего, и всех принцев эльфов не считал ровней ей, тогда как смертные даже служить ему были недостойны. Тогда он говорил в горести и изумлении с Лутиэн; но она не открыла ему ничего, пока он не дал ей клятву не убивать Берена и не лишать его свободы. Но Тингол послал слуг, чтобы схватить его и привести в Менегрот как злоумышленника; и Лутиэн, опередив их, сама привела Берена к трону Тингола, как почетнейшего гостя.

Тингол взглянул на Берена с презрением и гневом; но Мелиан молчала.

- Кто ты, - спросил король, - пришедший сюда как вор, посмевший добровольно подойти к моему трону?

Но Берен, полный робости, пораженный красотой Менегрота и величием Тингола, ничего не отвечал. Тогда заговорила Лутиэн:

- Это Берен, сын Барахира, вождь людей, могучий враг Моргота, о чьих подвигах слагают песни даже среди эльфов.

- Пусть говорит сам Берен! - велел Тингол. - Как ты оказался здесь, несчастный смертный, и что за причина заставила тебя покинуть твою родную землю, чтобы прибыть в этот край, запретный для таких, как ты? Можешь ли ты ответить, на каком основании я не должен строго покарать тебя за дерзость и глупость?

Берен, подняв глаза, встретился взглядом с Лутиэн, а потом взор его упал на лицо Мелиан; и показалось ему, будто слова были вложены в его уста. Страх его покинул, и гордость старейшего дома людей вернулась к нему; и он сказал:

- Моя судьба, о Король, привела меня сюда через такие опасности, с которыми даже из эльфов немногие отваживались бороться. И здесь я нашел то, чего не искал, но, обретя, буду владеть всегда. Это превыше всего золота и серебра, и всех драгоценностей. Ни скала, ни сталь, ни огни Моргота, ни все могущество эльфийских королевств не отнимут у меня сокровища, о котором я прошу. Ибо Лутиэн, твоя дочь - прекраснейшая из всех Детей Мира.

Тишина пала на зал, ибо все, кто стоял там, были поражены и испуганы, и думали, что Берен будет убит. Но Тингол медленно произнес:

- Смерть ты заслужил этими словами; и смерть ты нашел бы сразу, если бы я не поклялся поспешно; о том я жалею, безродный смертный, научившийся в королевстве Моргота прокрадываться втайне, как его шпионы и рабы.

И Берен ответил:

- Смерть ты можешь дать мне, заслуженную или нет; но имен безродного, шпиона и раба Врага я от тебя не приму. Вот кольцо Фелагунда, которое он дал Барахиру, моему отцу, на ратном поле Севера. Мой дом не заслужил подобных прозвищ ни от одного эльфа, король он или нет.

Горды были его слова, и все глаза обратились к кольцу; теперь он поднял его кверху, и замерцали зеленые кристаллы, созданные нолдор в Валиноре. Кольцо это было в форме двух змей, чьи глаза были изумрудными, а головы их встречались под короной из золотых цветов, которую одна защищала, а другая атаковала; это был знак Финарфина и его дома. Тогда Мелиан склонилась к Тинголу, и шепотом посоветовала ему забыть свой гнев.

- Не тобой, - сказала она, - будет убит Берен; далеко еще будет вести его судьба, прежде чем придет к концу, хоть она и сплетена с твоей. Будь осторожен!

Но Тингол смотрел на Лутиэн в молчании; и думал в сердце своем: "Несчастные люди, дети мелких владык и недолговечных королей, могут ли они посягать на тебя и остаться в живых?" И, прервав тишину, он сказал:

- Я вижу кольцо, сын Барахира, и понимаю, что ты горд и считаешь себя достойным. Но дела отца, хоть я и благодарен за них, не дают тебе права на дочь Тингола и Мелиан. Слушай же! Я тоже желаю обладать сокровищем, которое удерживает другой. Ибо скала, и сталь, и огни Моргота хранят камень, которым я хочу владеть вопреки всему могуществу эльфийских королевств. Однако я слышал твои слова о том, что подобные преграды тебя не устрашат. Тогда ступай своей дорогой! Принеси мне в своей руке Сильмарил из короны Моргота; и тогда, если захочет, Лутиэн может вложить свою руку в твои. Тогда ты получишь мое сокровище; и хотя судьба Арды заключена в Сильмарилах, все же ты не сможешь назвать меня скупцом.

Так он разбудил рок Дориата и попал под власть проклятья Мандоса. И те, кто слышал эти слова, поняли, что Тингол сдержал свою клятву и все же послал Берена на смерть; так как знали они, что вся сила нолдор, прежде чем была снята осада, не помогла им даже издали увидеть сияющие Сильмарилы Феанора. Ибо были они вделаны в Железную Корону, и ценились в Ангбанде превыше всех богатств; и балроги были вокруг них, и бесчисленные мечи, и могучие преграды, и неприступные стены, и темная власть Моргота.

Но Берен рассмеялся.

- За малую цену, - сказал он, - эльфийские короли отдают своих дочерей: за самоцветы, вещи, созданные мастерством. Но если такова твоя воля, Тингол, я исполню ее. И когда мы встретимся снова, в руке моей будет Сильмарил из Железной Короны; потому что не в последний раз ты видишь Берена, сына Барахира.

Затем он взглянул в глаза Мелиан, которая молчала; и попрощался с Лутиэн Тинувиэль, и, склонившись перед Тинголом и Мелиан, он раздвинул стражей вокруг себя и один покинул Менегрот.

Тогда наконец Мелиан заговорила, и сказала Тинголу:

- О Король, ты нашел хитрый выход. Но если мои глаза не утратили зрения, злом это обернется для тебя, сгинет ли Берен в своем странствии или достигнет цели. Ибо ты обрек проклятью либо свою дочь, либо себя самого. И сейчас Дориат вовлечен в судьбу более великого королевства.

Но Тингол ответил:

- Я не продаю ни эльфам, ни людям тех, кого люблю и лелею превыше всех сокровищ. И если бы существовала надежда или опасение, что Берен может вернуться живым в Менегрот, он не увидел бы больше света небес, хоть я и клялся.

Но Лутиэн молчала, и с того часа она не пела больше в Дориате. Тревожная тишина пала на леса, и тени удлиннились в королевстве Тингола.

В Лэйтиан сказано, что Берен прошел через Дориат беспрепятственно, и через некоторое время пришел в район Сумеречных Озер и Топей Сириона; и, покинув земли Тингола, он поднялся на холмы над Топями Сириона, где река уходит под землю со страшным шумом. Оттуда он взглянул на восток, и через туман и дожди над этими холмами он увидел Талат Дирнен, Хранимую Равнину, протянувшуюся между Сирионом и Нарогом; и за ней он различил вдалеке нагорья Таур-эн-Фарот, что поднимались над Нарготрондом. И, нуждающийся в помощи или совете, он направил свои стопы туда.

За всей этой равниной эльфы Нарготронда вели непрерывное наблюдение; и каждый холм на ее границах был увенчан спрятанными башнями, и все ее леса и поля стерегли лучники тайно и с великим искусством. Верны и смертоносны были их стрелы, и никто бы не смог прокрасться там против их воли. Потому, не успел еще Берен далеко продвинуться по своей дороге, они уже заметили его, и смерть его была близка. Но, зная об опасности, он постоянно высоко поднимал кольцо Фелагунда; и хотя он не видел вокруг ничего живого из-за скрытности охотников, он чувствовал, что за ним следят, и часто громко восклицал: "Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Проведите меня к Королю!"

Из-за этого охотники не убили его, но, собравшись, преградили ему дорогу и приказали остановиться. Но, увидев кольцо, они склонились перед ним, хоть и был он изможден лишениями, дик, и одежда его была изношена в дороге; и они повели его к северо-западу, двигаясь ночью, чтобы их пути нельзя было обнаружить. В то время не было брода или моста над Нарогом напротив ворот Нарготронда, но дальше к северу, где Гинглит впадает в Нарог, река мелела; перейдя ее там и вновь повернув к югу, эльфы привели Берена под светом луны к темным воротам их скрытой обители.

Так Берен предстал перед королем Финродом Фелагундом; и Фелагунд узнал его, не нуждаясь в кольце для того, чтобы вспомнить род Беора и Барахира. За закрытыми дверями сели они, и Берен поведал о смерти Барахира, и о всем, что случилось с ним в Дориате; и он плакал, вспоминая Лутиэн и радость их, когда они были вместе. Но Фелагунд слушал его историю в изумлении и тревоге, и он знал, что клятва, данная им, приведет его к смерти, как задолго до того он предсказывал Галадриэли. И он говорил с Береном с тяжестью на сердце. "Ясно, что Тингол желает твоей смерти; но кажется, что судьба вершится уже не по его воле, и Клятва Феанора снова в действии. Ибо Сильмарилы связаны с клятвой ненависти, и даже тот, кто лишь назовет их с вожделением, пробудит великую силу от сна; и сыновья Феанора скорее превратят в руины все эльфийские королевства, чем допустят, чтобы кто-либо еще кроме них завладел Сильмарилом, ибо Клятва ведет их. А сейчас Келегорм и Куруфин пребывают в моих чертогах; и хотя король - я, сын Финарфина, они получили большую власть в королевстве и возглавляют многих из их собственного народа. Они выказывали дружбу ко мне в любой нужде, но я боюсь, что они не проявят к тебе ни любви, ни милости, если твоя история станет известна. Свою собственную клятву я сдержу; но мы в ловушке".

И Король Фелагунд говорил перед своим народом, вспоминая дела Барахира и свою клятву; и он объявил, что должен помочь сыну Барахира в его нужде, и просил помощи своих вождей. Тогда Келегорм поднялся посреди толпы, и, обнажив меч, он крикнул: "Друг он или враг, демон ли Моргота, или эльф, или сын человека, или любое другое живое существо в Арде, ни закон, ни любовь, ни лиги ада, ни мощь Валар, ни другая власть или волшебство не защитят его от преследования и ненависти сынов Феанора, если он захватит или найдет Сильмарил и завладеет им. Ибо на Сильмарилы мы одни имеем право до конца мира."

Много других слов говорил он, таких же горячих, как задолго до того в Тирионе слова его отца, которые впервые разожгли в нолдор восстание. И после Келегорма говорил Куруфин, более мягко, но не с меньшей властью, рисуя в умах эльфов видения войны и разрушения Нарготронда. Столь великий страх посеял он в их сердцах, что никогда после, вплоть до времени Турина, ни один эльф из того королевства не выходил в открытую битву; но лишь тайно и из засады, чародейством и отравленными дротиками они встречали всех путников, забывших границы их земель. Так они отступили от доблести и свободы эльфов древности, и земля их была затемнена.

И теперь они шептали, что сын Финарфина - не Вала, чтобы командовать ими, и отвратили свои лица от него. Но проклятие Мандоса легло на братьев, и темные мысли зародились в их сердцах, и думали они послать Фелагунда одного на смерть, и захватить, возможно, трон Нарготронда; поскольку были они из старшей линии принцев нолдор.

И Фелагунд, видя, что он покинут, снял со своей головы серебряную корону Нарготронда и бросил к ногам, говоря: "Ваши клятвы верности мне вы можете нарушить, но я должен сдержать свое обещание. Теперь же, если найдутся те, на кого тень нашего проклятия не пала еще, я найду хотя бы нескольких, кто последует за мной, и не уйду как нищий, которого прогнали от ворот." И нашлись десять, кто встал рядом с ним; и вождь их, по имени Эдрахиль, склонившись, поднял корону и спросил, кто будет правителем до возвращения Фелагунда. "Ибо ты остаешься моим королем, и их, - сказал он, - что бы ни случилось."

Тогда Фелагунд отдал корону Ородрету, своему брату, чтобы тот правил вместо него; и Келегорм с Куруфином не сказали ничего, но, усмехнувшись, покинули зал.

Осенним вечером Фелагунд и Берен покинули Нарготронд со своими десятью спутниками; и они отправились вдоль Нарога к его истокам у водопадов Иврин. В Горах Тени они наткнулись на отряд орков, и убили их всех в их лагере ночью; и они взяли их вещи и оружие. Искусством Фелагунда их тела и лица изменились, подобно орочьим; и под этой маскировкой они зашли далеко по северной дороге, и рискнули повернуть на западный путь, между Эред Ветрин и нагорьями Таур-ну-Фуин. Но Саурона в его башне они насторожили, и сомнение овладело им; ибо шли они в спешке, и не остановились доложить о своих делах, как было приказано всем слугам Моргота, проходившим этой дорогой. Поэтому он послал остановить их и привести к нему.

Так произошел поединок Саурона и Фелагунда, прославленный ныне. Ибо Фелагунд сражался с Сауроном на песнях власти, и сила Короля была велика; но Саурон одержал верх, как это сказано в Лэйтиан:

Тогда Саурон сорвал с них их обличья, и они стояли перед ним, разоблаченные и испуганные. Но хотя и обнаружилось, каких они народов, Саурон не мог открыть ни имен их, ни намерений.

Он бросил их тогда в глубокое подземелье, темное и безмолвное, и грозил жестоко убить их, если никто не выдаст ему правды. Время от времени они видели два глаза, загорающихся в темноте, и вервольф пожирал одного из их товарищей; но никто не предал своего лорда.

В то время, когда Саурон бросил Берена в темницу, тяжесть ужаса легла на сердце Лутиэн; и, придя к Мелиан за советом, она узнала, что Берен заточен в подземельях Тол-Гаурхот без надежды на спасение. Тогда Лутиэн, понимая, что помощь не придет более ни от кого на земле, решила бежать из Дориата и самой придти к нему; но она обратилась за помощью к Даэрону, и он выдал ее намерение Королю. Тингол исполнился страха и удивления; и поскольку он не мог лишить Лутиэн света небес, - тогда бы она ослабела и увяла, - и все же хотел удержать ее, он приказал построить дом, из которого она не могла бы бежать. Недалеко от ворот Менегрота стояло величайшее из всех деревьев леса Нелдорет; это был буковый лес в северной половине королевства. Этот могучий бук назывался Хирилорн, и у него было три ствола, равных в обхвате, с гладкой корой и необычайно высоких; лишь на огромной высоте над землей на них начинали расти ветви. Далеко наверху, между стволами Хирилорна, был построен деревянный домик, и там поселили Лутиэн; лестницы были убраны прочь, и поднять наверх могли только слуги Тингола, которые приносили ей все, что нужно.

В Лэйтиан рассказано, как она бежала из дома на Хирилорне; она пустила в ход искусство чар, и заставила свои волосы расти до огромной длины, и из них она соткала темный плащ, который скрывал ее красоту, как тень, и наложила на него заклятье сна. Из прядей, что остались, она сплела веревку и спустила ее вниз из окошка; и когда конец ее закачался над стражами, что сидели под деревом, они впали в глубокий сон. Тогда Лутиэн выбралась из своей тюрьмы, и, укрытая своим плащом, подобным тени, она избежала всех взоров и покинула Дориат.

Случилось так, что Келегорм и Куруфин отправились охотиться на Хранимую Равнину; и было это потому, что Саурон, исполненный подозрений, послал множество волков в эльфийские земли. Они взяли своих собак и поскакали вперед; и думали они, что, прежде чем вернутся, они могут также услышать вести относительно Короля Фелагунда. Вожак тех волкодавов, что следовали за Келегормом, звался Хуан. Он не был рожден в Средиземье, но пришел из Благословенной Земли; ибо Ороме подарил его Келегорму давным-давно, в Валиноре, и там он следовал за рогом своего хозяина, прежде чем пришло зло. Хуан последовал за Келегормом в изгнание, и был ему верен; и так он тоже подпал под горестную судьбу, что ожидала нолдор, и было предсказано, что он встретит смерть, но не ранее, чем сразится с величайшим волком из всех, какие когда-либо бродили по земле.

Хуан нашел Лутиэн, которая летела, словно тень, застигнутая дневным светом под деревьями, когда Келегорм и Куруфин остановились отдохнуть возле западных рубежей Дориата; ибо ничто не могло уйти от зрения и чутья Хуана, и никакие чары не могли остановить его, и он не спал ни днем, ни ночью. Он принес ее к Келегорму, и Лутиэн, услышав, что Келегорм - принц нолдор и враг Моргота, обрадовалась; и она назвала себя, сбросив свой плащ. Столь великой и внезапной была ее красота, открывшаяся под солнцем, что Келегорм страстно влюбился в нее; однако он говорил с ней вежливо, и обещал, что она найдет помощь в своей нужде, если вернется с ним в Нарготронд. Ни единым знаком не выдал он ни того, что знает уже о Берене и истории, которую она поведала, ни того, что это дело близко его касается.

Так они прервали охоту и вернулись в Нарготронд, и Лутиэн была предана; они стерегли ее, и забрали ее плащ, и ей не разрешалось выходить за ворота или говорить с кем-нибудь, кроме братьев, Келегорма и Куруфина. Ибо теперь, полагая, что Берен и Фелагунд в тюрьме без надежды на помощь, они намеревались оставить Короля погибать, и держать у себя Лутиэн, и вынудить Тингола отдать ее руку Келегорму. Этим они собирались умножить свою власть и стать самыми могущественными из принцев нолдор. И они не собирались добывать Сильмарилы хитростью или войной, или допускать, чтобы это сделали другие, пока вся сила эльфийский королевств не соберется в их руках. Ородрет не имел власти противостоять им, поскольку они владели сердцами народа Нарготронда; и Келегорм слал вестников к Тинголу, настаивая на своем.

Но пес Хуан был верен сердцем, и любовь к Лутиэн проснулась в нем с первого же часа их встречи; и он горевал о ее пленении. Потому он часто приходил к ее комнате, и ночью ложился перед ее дверью, чувствуя, что зло пришло в Нарготронд. Лутиэн часто говорила с Хуаном в своем одиночестве, рассказывая о Берене, который был другом всем птицам и зверям, не служившим Морготу; и Хуан понимал все, что было сказано. Ибо он понимал речь всего, что наделено голосом; но ему было разрешено лишь трижды до своей смерти заговорить словами.

И теперь Хуан придумал план, как помочь Лутиэн; и, придя ночью, он принес ее плащ, и впервые заговорил, дав ей совет. Затем он вывел ее секретными путями из Нарготронда, и они вместе поспешили к северу; и он смирил свою гордость и позволил ей ехать на нем верхом, словно на коне, как орки ездят иногда на крупных волках. Так они двигались очень быстро, ибо Хуан был быстр и неутомим.

В темницах Саурона лежали Берен и Фелагунд, и все их товарищи были мертвы теперь; и Саурон намеревался оставить Фелагунда последним, ибо понял, что это нолдо великой силы и мудрости, и полагал, что в нем кроется загадка их дела. Но когда волк пришел за Береном, Фелагунд собрал все свои силы, и разорвал оковы; и он боролся с вервольфом, и убил его руками и зубами; но сам он был ранен смертельно. И он говорил с Береном, сказав: "Я направляюсь теперь на долгий отдых в чертогах без времени за морями и Горами Амана. Нескоро я появлюсь среди нолдор снова; и, может быть, мы не встретимся еще раз в жизни или смерти, ибо судьбы наших народов различны. Прощай!" И он умер во тьме, на Тол-ин-Гаурхот, чью могучую башню он сам построил. Так Король Финрод Фелагунд, всеми любимый и прекраснейший из дома Финвэ, исполнил свою клятву; и Берен плакал над ним в отчаянии.

В этот час пришла Лутиэн, и, встав на мосту, что вел на остров Саурона, она запела песню, которой никакие каменные стены не были препятствием. Берен услышал, и думал, что он спит; ибо звезды сияли над ним, и в деревьях пели соловьи. И в ответ он запел песню, что сложил в честь Семи Звезд, Серпа Валар, который Варда повесила над Севером как знак падения Моргота. И затем все силы оставили его, и он упал без чувств.

Но Лутиэн слышала его ответ, и она запела тогда песню большей силы. Завыли волки, и остров задрожал. Саурон стоял в высокой башне, погруженный в свои черные думы; но он улыбался, слыша ее голос, ибо знал, что это дочь Мелиан. Слава о красоте Лутиэн и ее чудесных песнях разлетелась вдаль от Дориата, и Саурон думал взять ее в плен и предать власти Моргота, так как вознаграждение было бы великим.

И тогда он послал на мост волка. Но Хуан безмолвно убил его. И Саурон посылал еще волков, одного за другим; и одного за другим Хуан хватал их за горло, и убивал их. Тогда Саурон послал Драуглуйна, ужасное чудовище, закоренелое во зле, лорда и господина вервольфов Ангбанда. Мощь его была велика, и битва Хуана и Драуглуйна была долгой и жестокой. И наконец Драуглуйн бежал, и, скрывшись обратно в башню, умер у ног Саурона; и перед смертью он сказал своему хозяину: "Хуан здесь!" Саурон хорошо знал, как и любой в той земле, судьбу, которая была обещана псу Валинора, и ему пришло в голову, что он сам может свершить ее. Тогда он придал себе облик вервольфа и сделался сильнейшим из всех, что когда-либо бродили по земле; и пошел отбивать проход по мосту.

Столь ужасен он был, что Хуан отпрянул в сторону. Тогда Саурон прыгнул на Лутиэн; и она упала перед грозным взглядом жестокого духа и грязным дымом его дыхания. Но, падая, она взмахнула своим темным плащом перед его глазами; и он запнулся, когда внезапная дремота овладела им. Тогда Хуан прыгнул. Так случилась битва Хуана и Волка-Саурона, и вой и лай эхом отражались в холмах, и стражи на склонах Эред Ветрин по другую сторону равнины, слыша их издали, были испуганы.

Но ни волшебство, ни чары, ни клык, ни яд, ни дьявольское искусство, ни звериная сила не могли одолеть Хуана Валинорского; и он схватил своего врага за горло и прижал к земле. Тогда Саурон сменил форму, и из волка стал змеей, и затем от чудовища вернулся к своему привычному облику; но он не мог избавиться от хватки Хуана без того, чтобы покинуть совсем свое тело. И, прежде чем его нечистый дух покинул свое темное пристанище, Лутиэн подошла к нему и пригрозила, что он лишится своего одеяния из плоти, и дух его, дрожа, вернется к Морготу, и сказала: "Навечно твоя обнаженная душа принуждена будет терпеть мучения от его насмешек, пронзаемая его взглядом, если ты не уступишь мне власть над твоей крепостью."

И Саурон сдался сам, и Лутиэн взяла власть над островом и всем, что было на нем; и Хуан отпустил Саурона. Немедленно тот принял облик летучей мыши, огромной, как темное облако, заслоняющее луну, и бежал, капая кровью из горла на деревья внизу, и прилетел на Таур-ну-Фуйн, и поселился там, наполняя его ужасом.

Лутиэн, стоя на мосту, объявила свою власть; и исчезли чары, что связывали камень с камнем, и ворота обрушились наземь, и стены пали, и темницы открылись; и много рабов и пленников вышло в удивлении и испуге, заслоняя свои глаза от бледного лунного света, ибо долго они пребывали во тьме Саурона. Но Берен не вышел. Тогда Лутиэн и Хуан стали искать его на острове; и Лутиэн нашла его, скорбящего над Фелагундом. Так глубока была его боль, что он лежал по-прежнему, и не слышал ее шагов. И, думая, что он уже мертв, она обняла его и погрузилась в темное забытье. Но Берен, вернувшись к свету из темниц отчаяния, поднял ее, и они вновь увидели друг друга; и рассвет над темными холмами озарил их.

Они похоронили тело Фелагунда на вершине его острова, и остров был снова чист; и зеленая могила Финрода сына Финарфина, прекраснейшего из всех принцев эльфов, оставалась нетронутой, пока вся та земля не была изменена и разрушена и не скрылась на дне морском. А Финрод бродит с Финарфином, своим отцом, под деревьями Эльдамара.

Теперь Берен и Лутиэн Тинувиэль вновь были свободны и вместе бродили по лесам, вернувшись на время к своей радости; и наступившая зима не задела их, ибо цветы оставались там, где проходила Лутиэн, и птицы пели в заснеженных холмах. Хуан, верный Келегорму, своему хозяину, вернулся к нему; но любовь их стала меньше, чем прежде.

В Нарготронде начались волнения. Теперь туда вернулось много эльфов, которые были узниками на острове Саурона; и поднялся шум, который не могли унять никакие слова Келегорма. Они горько оплакивали гибель Фелагунда, их короля, говоря, что дева отважилась сделать то, что не посмели сыновья Феанора; но многие поняли, что скорее измена, чем страх, вела Келегорма и Куруфина. И тогда сердца народа Нарготронда освободились из-под их власти и обратились вновь к дому Финарфина; и они повиновались Ородрету. Но он не мог позволить им убить братьев, как желали некоторые, ибо пролитие крови родичей еще теснее связало бы их всех с проклятьем Мандоса. Однако ни хлеба, ни крова не дал он Келегорму и Куруфину в своем королевстве, и поклялся, что в дальнейшем не будет любви между Нарготрондом и сынами Феанора.

"Пусть будет так!" - сказал Келегорм, и огонек угрозы был в его глазах; но Куруфин улыбнулся. Затем они оседлали лошадей и помчались прочь, как пламя, чтобы найти, если удастся, их родичей на востоке. Но никто не пошел с ними, даже те, кто был из их собственного народа; ибо все понимали, что проклятье тяжким грузом легло на братьев, и зло сопутствует им. И в то время Келебримбор сын Куруфина отрекся от дел своего отца, и остался в Нарготронде; но Хуан по-прежнему следовал за конем Келегорма, своего хозяина.

К северу скакали они, поскольку в спешке своей намеревались проехать через Димбар и вдоль северных рубежей Дориата, избрав быстрейшую дорогу к Химрингу, где жил Маэдрос, их брат; и они надеялись быстро пересечь те края, что лежали возле границы Дориата, избегая Нан Дунгорфеб и отдаленной опасности Гор Ужаса.

Далее говорится, что Берен и Лутиэн пришли в своих странствиях в лес Бретиль, и приблизились в конце концов к границам Дориата. Тогда Берен погрузился в раздумья над своей клятвой; и против веления своего сердца решил он, когда Лутиэн вернется вновь под защиту своей земли, еще раз попробовать исполнить ее. Но она, не желая быть разлученной с ним снова, сказала: "Ты должен выбирать, Берен, между этими двумя путями: бросить поход и клятву и искать жизни в скитаниях по лику земли; или сдержать свое слово и бросить вызов стихии тьмы на ее троне. Но по любой дороге я пойду вместе с тобой, и судьба наша будет одинаковой."

Как раз когда они говорили об этом и бродили, не обращая внимания на что-либо еще, Келегорм и Куруфин скакали, торопясь, через лес; и братья заметили их и узнали издалека. Тогда Келегорм повернул коня и направил его на Берена, намереваясь затоптать его; а Куруфин, склонившись, поднял Лутиэн на свое седло, ибо был он сильным и ловким наездником. Тогда Берен, увернувшись от Келегорма, прыгнул на летящего мимо коня Куруфина, что уже миновал его; и Прыжок Берена известен среди людей и эльфов. Он схватил Куруфина сзади за горло и бросил его назад, и они скатились на землю вместе. Конь поднялся на дыбы и упал, но Лутиэн была отброшена в сторону и упала на траву.

Берен душил Куруфина; но смерть была рядом с ним, ибо Келегорм поскакал на него с копьем. В этот час Хуан отказался служить Келегорму, и прыгнул на него, так что его конь уклонился в сторону и не достиг Берена, испугавшись огромного пса. Келегорм проклял и пса, и коня, но Хуан не двинулся. Лутиэн, поднявшись, запретила убивать Куруфина, но Берен отнял у него упряжь и оружие и взял его кинжал, Ангрист. Этот кинжал был сделан Тельхаром из Ногрода, и висел без ножен у Куруфина на поясе; железо он колол, как свежее дерево. И Берен, подняв Куруфина, отбросил его от себя, и приказал ему возвращаться к своему благородному народу, который научит его находить своей доблести лучшее применение. "Твоего коня, - сказал он, - я беру для Лутиэн, и он может считать счастьем избавление от такого хозяина."

Тогда Куруфин проклял Берена под тучами и ясным небом. "Ступай теперь, - он сказал, - к быстрой и горькой смерти." Келегорм посадил его на своего коня позади себя, и братья сделали вид, что уезжают; и Берен повернул прочь, не обратив внимания на их слова. Но Куруфин, полный стыда и злобы, взял лук Келегорма и пустил стрелу назад; и стрела была нацелена в Лутиэн. Хуан, прыгнув, поймал ее зубами; но Куруфин выстрелил вновь, и Берен заслонил Лутиэн, и стрела поразила его в грудь.

Сказано, что Хуан погнался за сынами Феанора, и они бежали в страхе; и, вернувшись, он принес Лутиэн траву из леса. Ее листьями она остановила кровь из раны Берена, и своим искусством и любовью исцелила его. И вот Берен, разрываемый между клятвой и любовью и знающий, что Лутиэн здесь в безопасности, однажды утром поднялся до восхода и поручил ее заботе Хуана; и в великих терзаниях ушел, пока она спала на траве.

Он вновь поскакал со всей возможной скоростью к северу, к Проходу Сириона, и, достигнув границ Таур-ну-Фуйн, он окинул взглядом пустоши Анфауглит и увидел вдалеке пики Тангородрима. Там он отпустил коня Куруфина, пожелав ему не знать отныне страха и рабства и скакать свободно по зеленой траве в долине Сириона. Теперь, когда он остался один на пороге главной опасности, он сложил Песню Прощанья, во славу Лутиэн и света небес; ибо он полагал, что должен ныне попрощаться и с любовью, и со светом. Вот часть этой песни:

И он пел громко, не заботясь о том, чьи уши могут услышать его, ибо был он в отчаянии и не видел надежды.

Но Лутиэн слышала его песню, и она пела в ответ, когда спешила к нему, нежданная, по лесам. Ибо Хуан, согласившись еще раз стать ее конем, быстро отнес ее к тропе Берена. Долго он обдумывал в сердце своем, какой совет он может дать, чтобы разъяснить опасность тем двоим, кого он любил. Он вернулся обратно на остров Саурона, пока они бежали к северу, и принес оттуда ужасные шкуры Драуглуйна и летучей мыши Турингветиль. Она была вестником Саурона и обычно летала в Ангбанд в облике вампира; каждый сустав ее огромных перепончатых крыльев кончался зазубренными железными когтями. В этих страшных одеждах Хуан и Лутиэн бежали через Таур-ну-Фуйн, и все живое расступалось перед ними.

Берен, видя их приближение, был испуган и удивлен, ибо слышал голос Тинувиэль, но думал, что это призрак, чтобы поймать его в ловушку. Но они остановились и сбросили свои личины, и Лутиэн побежала к нему. Так Берен и Лутиэн встретились снова между пустыней и лесом. И хотя Берен молчал, он был рад; но через некоторое время он постарался еще раз отговорить Лутиэн от этого путешествия.

"Трижды я проклинаю теперь свою клятву Тинголу, - сказал он, - и я предпочел бы погибнуть от его руки в Менегроте, чем привести тебя под тень Моргота."

И тут второй раз Хуан заговорил словами, и он дал совет Берену, сказав: "От тени смерти ты не сможешь более уберечь Лутиэн, ибо своей любовью она обрекла себя на это. Ты можешь бежать от своей судьбы и увести Лутиэн с собой в изгнание в напрасных поисках мира, пока длятся ваши жизни. Но если ты не откажешься от своей судьбы, то и Лутиэн, покинутая, обречена умереть одна, или вместе с тобой выбрать судьбу, что лежит перед вами - не обязательно безнадежную. Больше я не могу ни помочь вам советом, ни следовать дальше по вашей дороге. Но сердце мое говорит, что то, что вы найдете у Ворот, я еще увижу сам. Все остальное темно для меня; но, может быть, наши дороги приведут нас в Дориат, и мы еще встретимся перед концом."

Тут Берен понял, что Лутиэн неотделима от судьбы, что лежит перед ними обоими, и не пытался больше отговорить ее. По совету Хуана и с помощью искусства Лутиэн он облачился в шкуру Драуглуйна, а она - в крылатое тело Турингветиль. Берен стал на вид во всем похож на вервольфа, только в глазах его горел дух суровый, но чистый; и ужас был в его взгляде, когда он увидел существо, подобное летучей мыши, цепляющееся за его бок складчатыми крыльями. И тогда, взвыв под луной, он помчался вниз с холма, и летучая мышь неслась за ним.

Они прошли через все опасности, и наконец, покрытые пылью той долгой и утомительной дороги, пришли к мрачной долине, что лежит перед воротами Ангбанда. Черные расселины открывались рядом с дорогой, которая извивалась, как змея. По обе стороны вставали скалы, как неприступные стены, и сидевшие на них стервятники яростно кричали. Перед ними были неприступные Врата, широкая и темная арка у подножия горы; над ней возвышался тысячефутовый обрыв.

И страх охватил их, ибо у ворот был страж, о котором не доходило еще никаких вестей. Молва о том, что творится среди принцев нолдор, дошла до Моргота, и о том, что в лесах слышен лай Хуана, великого пса войны, которого давным-давно выпустили на свободу Валар. Тогда Моргот вспомнил рок, назначенный Хуану, и он выбрал одного из волчат породы Драуглуйна; и вскормил его из собственных рук живой плотью, и вложил в него свою мощь. Быстро рос волк, пока не перестал помещаться ни в одну пещеру, кроме той, где он лежал, огромный и голодный, у ног Моргота. И там огонь и боль ада наполнили его, и в него вселился дух мучений и истребления, ужасный и могучий. Кархарот, Красная Глотка, называют его в историях тех дней, и Анфауглир, Алчные Челюсти. И Моргот поставил его сторожить бессонно ворота Ангбанда, оберегая их от Хуана.

Теперь же Кархарот заметил их издалека, и сомнения наполнили его, ибо давно уже приходили в Ангбанд вести о смерти Драуглуйна. Потому, когда они подошли, он не дал им войти и приказал остановиться; и он приблизился с угрозой, чуя что-то странное в воздухе вокруг них. Но внезапно некая сила, унаследованная от божественной расы, сошла на Лутиэн, и, отбросив свою ужасную шкуру, она вышла вперед, маленькая перед мощью Кархарота, но сияющая и ужасная. Подняв руку, она велела ему уснуть, сказав: " О гореносный дух, опустись теперь во тьму забвения и забудь на время об ужасном проклятье твоей жизни." И Кархарот упал, будто молния ударила в него.

Тогда Берен и Лутиэн прошли через Врата, и спустились по лабиринтам лестниц; и вместе они совершили величайшее дело из всех, на которые отваживались эльфы и люди. Ибо они пришли к трону Моргота в глубочайшем его чертоге, огражденном ужасом, что был освещен пламенем и наполнен орудиями смерти и мучений. Берен в волчьем облике прокрался к трону; но Моргот своей волей сорвал маскировку с Лутиэн и обратил свой взор на нее. Она не устрашилась его взгляда, и назвала свое имя, и предложила спеть перед ним, подобно менестрелю. И Моргот, глядя на ее красу, исполнился злого вожделения, и в сердце его родился самый темный замысел с тех пор, как он бежал из Валинора. Так он был обманут собственным злым намерением, ибо он наблюдал за ней, оставив ее пока на свободе, и втайне наслаждался. И внезапно она ускользнула от его взгляда, и из тени запела песню такой неизмеримой красоты и такой ослепляющей силы, что он невольно заслушался, и слепота пала на него, и взгляд его рыскал взад и вперед в поисках ее.

Все его слуги погрузились в сон, и все огни побледнели и угасли; но Сильмарилы в короне Моргота внезапно вспыхнули сиянием белого пламени; и бремя той короны и камней склонило его голову, как если бы весь мир опустился на нее, отяготив ее грузом забот, страха и желаний, и даже воля Моргота не могла поддержать его. Тогда Лутиэн, накинув свою крылатую одежду, взмыла в воздух, и голос ее лился, будто дождь в омуты, глубокие и темные. Она взмахнула плащом перед его глазами, и наслала на него сон, темный, как Внешняя Тьма, где он бродил когда-то в одиночестве. И вот он упал, подобно горному обвалу, и, с грохотом низвергшись с трона, рухнул на пол своей преисподней. Железная корона со звоном скатилась с его головы. Все вокруг замерло.

Будто мертвый зверь, Берен лежал на земле; но Лутиэн, коснувшись его рукой, разбудила его, и он сбросил волчью шкуру. И он обнажил свой кинжал Ангрист, и достал Сильмарил из железных зубцов, что держали его.

Когда Берен сжал его в пальцах, сияние пробилось сквозь живое тело, и его рука стала подобна сияющему светильнику; но камень стерпел прикосновение и не причинил Берену боли. Тут Берену пришло в голову, что он может исполнить больше, чем обещал, и вынести из Ангбанда все три Камня Феанора; но не такой была судьба Сильмарилов. Кинжал Ангрист соскользнул, и отлетевший осколок ударил Моргота в щеку. Тот застонал и пошевелился, и все воинство Ангбанда задвигалось во сне.

Тогда ужас охватил Берена и Лутиэн, и они бежали, забыв об осторожности и не скрываясь, желая лишь еще раз увидеть свет дня. Не было ни препятствий, ни погони, но Врата преградили им путь; ибо Кархарот очнулся от сна и стоял теперь в гневе на пороге Ангбанда. Прежде чем они заметили его, он увидел их, и прыгнул на них, пока они бежали.

Лутиэн чересчур устала, и не имела ни времени, ни сил, чтобы препятствовать волку. Но Берен шагнул, заслоняя ее, и высоко поднял Сильмарил в правой руке. Кархарот остановился, испугавшись на миг. "Убирайся, беги! - крикнул Берен. - Вот огонь, что поглотит и тебя, и все зло." И он поднес Сильмарил к глазам волка.

Но Кархарот смотрел на этот святой камень и не был испуган, и дух истребления в нем пробудился внезапным пламенем; и, рванувшись, он внезапно сжал руку Берена своими челюстями и откусил у запястья. Тут же все его внутренности наполнились огнем мучительной боли, и Сильмарил опалил его проклятое тело. Взвыв, он бросился вперед, и стены долины возле ворот повторили эхом звуки его мучений. Так ужасен стал он в своем безумии, что все твари Моргота, что были в той долине или попадались на дорогах, бежали далеко прочь; ибо он убивал все живое, что встречалось ему на пути, и нес с Севера разрушение в мир. Из всех ужасов, что пришли в Белерианд до падения Ангбанда, безумие Кархарота было самым страшным, ибо власть Сильмарила была скрыта в нем.

Теперь же Берен лежал без чувств у страшных ворот, и смерть была почти рядом с ним; ибо клыки волка были ядовиты. Лутиэн высосала яд из раны и приложила всю свою слабеющую мощь, чтобы остановить кровь. Но позади нее, в глубинах Ангбанда, росло эхо великого гнева, что пробудился там. Воинства Моргота проснулись.

Казалось, что история Сильмарила закончится гибелью и отчаянием; но в тот час над стенами долины появились три гигантских птицы, летевших к северу быстрее ветра. Всем птицам и зверям были известны скитания и бедствия Берена, и сам Хуан велел всем живым существам следить и помогать ему, если возможно. Высоко над королевством Моргота парил Торондор и его вассалы, и, увидев безумие Волка и поражение Берена, они быстро спустились вниз, пока силы Ангбанда освобождались от сетей сна.

И они подняли Лутиэн и Берена с земли, и унесли их высоко в облака. Внизу скатывались внезапные обвалы, огни взметались кверху, и горы содрогались. Дым и пламя извергал Тангородрим, и огненные стрелы летели далеко за его пределы, наполняя земли разрушением; и нолдор в Хитлуме были встревожены. Но Торондор летел далеко над землей, по высоким дорогам небес, где солнце свободно сияет весь день, и луна бродит среди звезд в безоблачном небе. Так они быстро миновали Дор-ну-Фауглит, и Таур-ну-Фуйн, и оказались над скрытой долиной Тумладен. Ни облачка, ни дымки не было над ней, и, взглянув туда, Лутиэн увидела далеко внизу, словно белый свет, исходящий из зеленого камня, сияние Гондолина Прекрасного, построенного Тургоном. Но она плакала, ибо думала, что Берен обречен умереть; он не говорил ни слова, не открывал глаз, и впоследствии ничего не помнил об этом полете. И наконец орлы опустили их на землю у границ Дориата, в ту же лесистую лощину, откуда Берен в отчаянии уходил тайком, оставляя спящую Лутиэн.

Там орлы положили ее рядом с Береном и вернулись на пики Криссаэгрим, в свои поднебесные владения; но к ней пришел Хуан, и вместе они заботились о Берене, как прежде, когда она лечила его от раны, что нанес Куруфин. Но эта рана была отравленной и опасной. Долго Берен лежал, и дух его бродил у темных границ смерти, чувствуя лишь боль, что преследовала его от забытья до забытья. И наконец, когда Лутиэн уже почти утратила надежду, он очнулся вновь, и поднял взгляд, и увидел листву и небо; и под листьями он услышал поющую мягко и медленно над ним Лутиэн Тинувиэль. И опять была весна.

После этого Берен был прозван Эрхамион, что значит Однорукий; и страдание отразилось в его лице. Но в конце концов любовь Лутиэн вернула его к жизни, и он встал, и вместе они снова бродили по лесам. И они не спешили покидать это место, ибо оно казалось им прекрасным. Лутиэн и в самом деле хотела бродить по лесам, не возвращаясь, забыв свой дом и народ и всю славу эльфийских королевств, и Берен некоторое время был спокоен; но он не мог забыть надолго о своем обещании вернуться в Менегрот, и не желал вечно удерживать Лутиэн от встречи с Тинголом. Ибо он держался законов людей, полагая, что опасно ослушаться воли отца, кроме как в крайней нужде; и также казалось ему неправильным, что Лутиэн, такая высокородная и прекрасная, должна все время жить в лесах, как грубые охотники людей, без дома, без почестей, без тех прекрасных вещей, которыми наслаждались королевы Эльдалиэ. И через некоторое время он уговорил ее, и они оставили бесприютные земли; и он привел Лутиэн домой, в Дориат. Так велела их судьба.

В Дориате настали плохие дни. Печаль и молчание сошли на людей после исчезновения Лутиэн. Долго они искали ее - но напрасно. И сказано, что в то время Даэрон, менестрель Тингола, покинул страну, и больше его не видели. Он слагал музыку для танцев и песен Лутиэн, прежде чем Берен пришел в Дориат; и он любил ее, и вкладывал все свои помыслы о ней в свою музыку. Он был величайшим из всех менестрелей эльфов к востоку от Моря, и его называют даже прежде Маглора, сына Феанора. Но, пытаясь отыскать Лутиэн, он бродил в отчаянии странными путями, и, перейдя через горы, он ушел на восток Средиземья, где спустя много лет над темными водами он сложил плач о Лутиэн, дочери Тингола, прекраснейшей из всех живых существ.

В то время Тингол обратился к Мелиан, но теперь она не дала ему совета, говоря, что судьба, которую призвал он, должна свершиться до назначенного конца, и сейчас он должен лишь ждать. Но Тингол знал, что Лутиэн странствует вдали от Дориата, поскольку, как уже говорилось, от Келегорма секретно приходили письма, говорившие, что Фелагунд мертв, и Берен мертв, но Лутиэн находится в Нарготронде, и Келегорм хочет жениться на ней. Тингол был разгневан, и послал шпионов, думая начать войну против Нарготронда; и так он узнал, что Лутиэн опять бежала и что Келегорм и Куруфин изгнаны из Нарготронда. Тогда он был в смятении, ибо у него было недостаточно сил, чтобы атаковать семерых сыновей Феанора; но он послал вестников в Химринг просить их помощи в поисках Лутиэн, поскольку Келегорм не доставил ее в дом ее отца и сам не сумел сберечь ее.

Но на севере королевства его вестники встретились с опасностью внезапной и непредвиденной: с яростью Кархарота, Волка Ангбанда. Обезумевший, он бежал в поисках добычи с севера, и, пройдя через Таур-ну-Фуйн к его восточным окраинам, он спустился от верховий Эсгалдуина, как всепожирающее пламя. Ничто не могло помешать ему, и сила Мелиан не остановила его на границах страны; ибо вела его судьба и власть Сильмарила, что нес он себе во зло. Так он ворвался в неприкосновенные леса Дориата, и все бежало в страхе. Единственный из вестников спасся - Маблунг, командир войск короля, и он принес Тинголу ужасные вести.

Именно в тот темный час вернулись Берен и Лутиэн, спешившие с запада, и вести об их приходе бежали перед ними, как звуки музыки, что приносит ветер в темные дома, где люди сидят в печали. Они пришли наконец к воротам Менегрота, и множество народу следовало за ними. Берен подвел Лутиэн к трону Тингола, ее отца; и Тингол смотрел на Берена, которого он считал мертвым, с удивлением, но без любви, из-за тех горестей, что принес он в Дориат. Но Берен, склонив перед ним колена, сказал:

- Я вернулся, как и обещал. Теперь я пришел потребовать то, что мне принадлежит.

И Тингол спросил:

- А как твоя задача и твоя клятва?

Но Берен ответил:

- Она исполнена. Даже сейчас Сильмарил в моей руке.

И сказал Тингол:

- Покажи его мне!

И Берен протянул вперед левую ладонь, медленно разжимая пальцы; но она была пуста. Тогда он поднял правую руку; и с того часа он называл себя Камлост, Пустая Рука.

Тогда Тингол смягчился; и Берен сел перед его троном слева, а Лутиэн - справа, и они рассказали всю свою историю, и все, кто слушал, были преисполнены изумления. И показалось Тинголу, что этот человек не таков, как все прочие смертные люди, и что он - один из величайших в Арде, и любовь Лутиэн - случай новый и странный; и Тингол понял, что их судьбу не сможет изменить никакая сила в мире. И тогда наконец он уступил желанию Берена, и Берен получил руку Лутиэн перед троном ее отца.

Но тень омрачила радость Дориата от возвращения Лутиэн Прекрасной; ибо, когда стали известны причины безумия Кархарота, народ испугался больше, поняв, что Волк обладает ужасной мощью, данной святым камнем, и трудно будет одолеть его. И Берен, услышав про нападение Волка, понял, что эта история еще не окончена.

И вот в тот день, когда Кархарот приблизился к Менегроту, они собрали Охоту на Волка; это была самая опасная погоня за зверем из всех, о которых говорят легенды. На эту охоту вышли Хуан, Пес Валинора, и Маблунг Тяжелая Рука, и Белег Могучий Лук, и Берен Эрхамион, и Тингол Король Дориата. Они выехали утром и переправились через реку Эсгалдуин; но Лутиэн осталась позади, у ворот Менегрота. Мрачная тень пала на нее, и показалось ей, что солнце померкло и стало черным.

Охотники повернули к востоку и к северу, и, следуя течению реки, они нашли наконец Волка Кархарота в темной долине, на северном берегу, где Эсгалдуин падает вниз с крутого порога. У подножия водопада Кархарот пил воду, чтобы облегчить охватившую его жажду; и он выл, так что они были предупреждены о нем. Но он, почуяв их приближение, не бросился, как ожидали, атаковать их. Может быть, дьявольская хитрость проснулась в его сердце, когда боль его облегчили на время сладкие воды Эсгалдуина; и когда они скакали к нему, он прокрался в густую чащу и залег там. Но они поставили стражей вокруг всего того места, и ждали, и тени росли в лесу.

Берен стоял рядом с Тинголом, и внезапно они заметили, что Хуан покинул свое место. Затем громкий лай раздался в чаще; ибо Хуан, в нетерпении желающий увидеть волка, пошел в одиночку выгонять его оттуда. Но Кархарот увернулся от него, и, рванувшись из колючих зарослей, прыгнул неожиданно на Тингола. Быстро Берен встал перед ним с копьем, но Кархарот ускользнул от оружия и повалил его, ударив клыками в грудь. В этот момент Хуан прыгнул на Волка из зарослей сзади, и они покатились вместе в жестокой схватке; и ни одна битва волка и пса не была подобна этой, ибо в лае Хуана слышался голос рогов Ороме и гнева Валар, но в завываниях Кархарота была ненависть Моргота и злоба более жестокая, чем стальные клыки; и скалы раскалывались от шума их битвы и падали с высоты, перекрывая течение Эсгалдуина. Так они дрались в смертельной схватке; но Тингол не обращал на них внимания, ибо он склонился над Береном, видя, что тот тяжко ранен.

В этот час Хуан убил Кархарота; но там, в густых лесах Дориата, и его судьба, давно предсказанная, свершилась, и он был смертельно ранен, и яд Моргота проник в него. И он подошел к Берену и, упав возле него, заговорил в третий раз; и он попрощался с Береном перед смертью. Берен не говорил, но положил руку на голову пса, и так они расстались.

Маблунг и Белег спешно прибежали к Королю на помощь, но, увидев, что произошло, они отбросили копья и заплакали. И Маблунг взял нож и вспорол брюхо Волка; и внутри Волк был почти весь опален, будто бы огнем, но рука Берена, сжимавшая камень, оставалась нетронутой. Но когда Маблунг коснулся ее, рука исчезла, и Сильмарил лежал, не скрытый ничем, и свет его наполнил весь сумеречный лес вокруг них. Тогда быстро и в страхе Маблунг взял его и вложил в живую руку Берена; и Берен был пробужден прикосновением Сильмарила, и поднял его вверх, и отдал Тинголу. "Теперь задача исполнена, - сказал он, - и моя судьба свершилась"; и больше он не говорил.

Они прнесли назад Берена Камлоста сына Барахира на носилках из ветвей, и волкодава Хуана вместе с ним; и ночь настала раньше, чем они вернулись в Менегрот. У подножия Хирилорна, великого бука, Лутиэн встретила их, медленно идущих; и некоторые из них несли факелы за носилками. И она обняла Берена и поцеловала его, и просила подождать ее за Западным Морем; и он взглянул в ее глаза, прежде чем жизнь покинула его. Но звездный свет погас для Лутиэн, и тьма пала на нее. Так закончилась история Сильмарила; но Лэйтиан, Песнь об Освобождении от Оков, не кончена еще.

Ибо дух Берена по ее просьбе задержался в залах Мандоса, не желая покидать мир, пока Лутиэн не придет в последний раз проститься с ним на сумеречных берегах Внешнего Моря, откуда умершие люди уходят, чтобы никогда не вернуться. Но дух Лутиэн погрузился во тьму, и наконец покинул ее, и тело ее лежало, как цветок, что срезан внезапно и лежит, не вянущий пока, на траве.

Тогда зима, как старость смертных людей, сошла на Тингола. А Лутиэн пришла в чертоги Мандоса, туда, где было назначено место для Эльдалиэ вдали от дворцов Запада, на границе мира. Там те, кто ждет, сидели в тени своих мыслей. Но ее красота была превыше их красоты, и ее печаль глубже их печалей, и она преклонила колена перед Мандосом и запела ему.

Песня Лутиэн перед Мандосом была самой прекрасной из песен, что когда-либо сплетались словами, и самой печальной, которую слышал мир. Неизменная, нерушимая, она и сейчас звучит в Валиноре, не слышимая миру, и слушая ее, Валар печалятся. Ибо Лутиэн сплела две темы мира, печаль эльдар и грусть людей, Двух Народов, сотворенных Илуватаром, чтобы обитать в Арде, Королевстве Земном под бесчисленными звездами. И когда Лутиэн склонилась перед Мандосом, ее слезы оросили его ступни, как дождь орошает камни; и жалость тронула сердце Мандоса, чего не бывало никогда прежде и не случится впредь.

Тогда он призвал Берена, и, как и говорила Лутиэн в час его смерти, они встретились снова возле Западного Моря. Но Мандос не имеет власти удерживать души людей, что умерли, в пределах мира после того, как истечет их время ожидания; и не может он изменить судьбы Детей Илуватара. И он отправился к Манвэ, Лорду Валар, кто правит миром под рукой Илуватара; и Манвэ искал совета в сокровенных думах своих, где воля Илуватара открывается ему.

И он предложил Лутиэн выбор. За труды ее и печали она может быть отпущена из Мандоса, и уйти в Валимар, чтобы пребывать там до конца мира среди Валар, забыв все печали, что знала она при жизни. Туда Берен попасть не мог. Ибо не было позволено Валар лишить его Смерти, которая есть дар Илуватара людям. Но другой вариант был таков: Лутиэн может вернуться в Средиземье, и взять с собой Берена, и жить там снова, но без уверенности в жизни и радости. Тогда она должна сделаться смертной, и умереть второй раз, теперь уже так же, как он; и тогда она покинет мир навеки, и красота ее останется только лишь памятью в песнях.

Эту судьбу она избрала, отказавшись от Благословенного Королевства и оставив родство с теми, кто жил там; и сколь бы ни печально было ожидание, судьбы Берена и Лутиэн были связаны, и пути их легли вместе за пределы мира. И так случилось, что она, единственная из Эльдалиэ, умерла навеки и покинула мир давным-давно. Но ее выбором были связаны воедино Два Народа; и среди ее потомков были многие, в которых эльдар видят поныне, хоть мир и изменился, подобие их любимой Лутиэн, которую они потеряли.

* - самиздатовский перевод "Сильмариллиона"
** - стихи в переводе О. Леденева