Вечер. В небе повис тонкий месяц. Ветки деревьев слегка качаются - черные на алом. Одно за другим загораются окна ближайших домов. В окне напротив - тетка с вышивкой. В соседнем - тетка со спицами. Рядом - тетка с кастрюлей. В одном из окон ребенок - ладошками и носом к стеклу - появился и исчез. Видимо, прогнали спать. Тетка с вышивкой...
За спиной зашаркали шаги деда. Франческа сжалась: сейчас и ее прогонят подальше. Кашель за спиной. Взгляд из-под насупленных бровей, выразительный кивок на стол: вышивка не окончена. Франческа берется за иголку. Узор - ручейком из-под пальцев... Гаснет закат, ставни вот-вот закроют. Тишина...
А в этой тишине - голоса. Не шепот, не приглушенный говорок - смех и веселая беседа. И в заходящем солнце - по пустой улице - в такое-то время - трое!.. Что за чушь? Не бывает...
Забыв все предосторожности, Франческа высунулась из окна. Странная компания как раз поравнялась с домом. Впрочем, на нее они не обратили ни малейшего внимания, и это было слегка обидно. Но они так увлеченно болтали о чем-то непонятном и так весело смеялись, что долго обижаться Франческа просто не смогла.
Внимание ее сразу привлек тот, кто шагал справа, по дальней стороне улицы. В деревне, где все жители сплошь были рыжеволосые, начиная с деда, в седине которого нет-нет да и пробивались золотисто-желтые прядки, до последнего младенца, появление чистокровного арборонца было чем-то из ряда вон выходящим (честно говоря, появление кого бы то ни было в деревне было из ряда вон выходящим событием). Непривычно острые черты лица и темные волосы, которые даже заходящее солнце не смогло окрасить в другой цвет, приковали взгляд Франчески, а через секунду она уже была готова следовать за странным пришельцем хоть на край света. Шедший посередине парень с кожаным ремешком на голове что-то сказал, остальные расхохотались... и ставни захлопнулись. Франческа увидела только удалявшуюся спину деда. Даже не рассердился, подумала она почему-то с огорчением. Для нее было бы легче, если бы кто-нибудь на нее накричал. Это был бы повод...
Лежать спокойно и делать вид, что спишь, когда с каждой секундой они уходят все дальше и дальше - невыносимая пытка. Франческа успела сотню раз все обдумать и решить. Пора, наконец, вспомнить, что на самом деле она не здешняя, хоть и провела в деревне три четверти жизни.
Возвращаться она не будет. Ни за что! Даже если свяжут и приведут силком... а не взять ли с собой ножик? Нет, ничего! Ни крошки хлеба, ни глотка воды не возьмет она отсюда. Единственное, что придется все-таки сделать - это переодеться в старые дедовские штаны и рубаху, которые спрятаны за печкой. Что за жизнь ночью, в лесу - в платье?!..
Где-то на улице одиноко и хрипло крикнул петух. Петушок мой, и тебе не спится. Мы одни во всей деревне не спим. Я бы взяла тебя с собой, но не могу, ты уж извини. Помолчи, не кричи больше, чтобы никто - упаси Звезды! - не проснулся. А уж я не подведу, встану тихо-тихонько...
Должно быть, уже полночь. Франческе еще не доводилось выходить на улицу в такое время. Интересно, там совсем темно или все-таки хоть что-то видно? Стараясь не наступать на скрипучие половицы, девочка пробралась мимо печки к выходу и только там, в сенях, торопливо оделась, поеживаясь с непривычки от ночного холодка.
Труднее всего было убрать непослушные волосы так, чтобы они не выбивались из-под берета. Франческа в сердцах дергала каштановые с медным отливом кудри и думала, почему она рыжая, как все, а не черноволосая. Тогда ее могли бы принять за его сестренку. Можно было бы спрашивать у встречных, не таясь: "Скажите, а вы не видели моего брата? Он такой высокий, темноволосый, такой, такой... и с ним еще двое друзей..."
Внезапно кольнула запоздалая мысль: если убегаешь из дома, полагается вроде бы оставить записку. Откуда она это знала, Франческа не могла бы сказать, как и то, что убегать полагается в полночь. Новая трудность немало озадачила ее - она ведь не умела писать! Хорошенько подумав, Франческа решила не рисковать и оставить все как есть. Если возвращаться к печке за углями, дед может и проснуться, да и к тому же он читать не умеет. Придется отступить от правил, но, может быть, это не так уж важно?
За несколько секунд, пока Франческа стояла перед дверью, она успела передумать множество мыслей и почувствовать-таки угрызения совести. То, как дед будет обходиться без нее, ее почему-то не волновало. Может быть, он и не заметит. Да и пробыла бы она тут в самом худшем случае лишь несколько месяцев. Девять и три дня, чтобы быть точной. Когда ей исполнится двенадцать, ничто ее тут не удержит - и одежду, кстати, она перешила и подлатала именно для того дня. Но сейчас каждый, кому вздумается, может отправить ее обратно и будет, без сомнения, прав. Почему дверь так скрипит? Все же сейчас проснутся! Постояв секунду на крылечке, Франческа шагнула в холодную тьму.
...А тьма была вовсе не кромешной, и звезды светились ярко, будто во сне. Если они сейчас поглядят на небо, они тоже их увидят...
Ничего бы не случилось, если бы Дик не потерял любимую ложку. Поиски результатов не дали, ползанье по сырому мху под неумолкающий вой комаров оказалось далеко не самым приятным занятием, и, вволю посокрушавшись о своей потере, к полудню Дик принял-таки решение купить новую.
Вывески на магазине не было, но на пороге стоял хозяин. Завидев потенциальных покупателей, он сразу привлек их внимание:
- Эй, господа! Не угодно ли сувенир на память о нашем городке? Холодный эль, горячий завтрак, любые товары - от мебели до зубочисток!
Дик, не говоря ни слова, свернул к лавке, остальные устремились за ним.
- Мне, пожалуйста, ложку, - попросил он, едва оказался в полутемном помещении, заставленном всякой всячиной.
- Ложку? Какую? Столовую, чайную, десертную? - хозяин мгновенно высыпал на стол их десятка три, и все были разные. Элли мигом сунулся в эту груду, выхватывая у Дика из-под носа самые ценные экземпляры. Вкусы у них, похоже, совпадали, так что немало времени они провели, сосредоточенно вытягивая из общей кучи одну и ту же ложку - каждый в свою сторону. Рэн тем временем основательно запасся продовольствием (хлеб с сыром, яблоки нынешнего урожая), а также мотком лески и парой свечек.
- Ну, - сказал Дик минут через десять, - я думаю, вот эта мне подошла бы...
Заплатив за покупки, они двинулись было в путь (ложек, купленных Элли, с избытком хватило бы ему до конца жизни), и тут обнаружили отсутствие Франческо. Покричали - безрезультатно. Пришлось заняться поисками, в процессе которых хозяин давал дельные советы и путался под ногами...
Франческо они обнаружили в одном из боковых коридоров. Улегшись грудью на прилавок и затаив дыхание, тот зачарованно смотрел на небольшую лютню старинной работы из темного дерева. На появление спутников он не отреагировал.
Вернувшись к хозяину, все трое вывернули карманы, и... Хозяин запросил не так уж много, и в результате у них еще осталась приличная сумма. Оторвав мальчугана от прилавка (тот был в полной прострации), они двинулись в путь. Хозяин, увидев новых покупателей, призывно завопил:
- Эй, господа! Не угодно ли сувенир на память о нашем городке? Холодный эль, горячий обед, любые товары - от мебели до зубочисток!
Рэн догнал их примерно через квартал.
- А вот эту бандуру понесешь ты. И не вздумай возражать, у меня уже и так мешок набит. Понял?
Суп понемногу остывал. Точнее, остывали остатки супа. Элли ходил кругами вокруг котелка и время от времени спрашивал у Дика:
- А может, доесть? Чего добру-то пропадать?
Франческо не показывался с самого утра, с тех пор, как, вооружившись клочком бумаги с нацарапанными Диком аккордами и прижимая к себе свою драгоценную лютню, удалился в лесные дебри. Впрочем, прислушавшись, легко можно было различить мелодичное - по крайней мере, последние полчаса - бренчание струн. Дик прислушивался и отрицательно качал головой. Элли вздыхал и продолжал кружение по поляне.
Действительно, не прошло и двадцати минут, как Франческо появился на поляне. С сияющими глазами он направился было к Дику, но на полпути принюхался, сглотнул слюнки и изменил траекторию. Ухватив протянутую Диком ложку, - благо их теперь было в избытке, - он набил рот грибной похлебкой и задал наконец вопрос:
- Дик, а ты ведь покажешь мне песенку, правда?
- Песенку, говоришь? Какую тебе песенку?
- Хоро-ошую... - ответ Франческо не блистал оригинальностью, но был, безусловно, искренним. - Я уже три... нет, четыре аккорда знаю! Вот чтобы эти четыре аккорда играть.
- Ну, песенок, которые можно сыграть на этих четырех аккордах, существует великое множество, - начал лекцию Дик. - Вот, например, старинная песенка про Марго и ее котенка... - Дик спел первый куплет, но на строчке "Лишь Марго свой корсаж распускала..." осекся, вспомнив, что перед ним все-таки девочка, а не Элли с Рэном. - Эх, ладно... что-то не вспоминается дальше. - Дик взял наугад несколько аккордов, которые напомнили ему тоже что-то очень знакомое, вроде бы детскую песенку. Как выяснилось на середине первого куплета, песенка была про красотку Маринетту и также не подходила для данной аудитории. Дик сосредоточился, пытаясь припомнить что-нибудь более уместное, лиричное, что ли, и вспомнил несомненно более лиричную песню. Ну почему бы и не про любовь, в конце концов, решил он, ведь надо же знакомить ребенка с высокой поэзией.
Когда б я только знал, мадам, что ваше обаянье
|
Дик выдал невнятное шипение вместо окончания последней строчки и сделал еще одну попытку покопаться в памяти. На этот раз вспомнилась "Фернанда", песенка исключительно привязчивая и столь же пошлая, и кроме нее не вспоминалось уже ничего. Отчаявшись, Дик сунул лютню обратно Франческо и зашагал по поляне, бурча себе под нос: "Лишь вспомню о Фернанде... Аманде и Ванде... Моник и Доминик...". Ясно было, что раньше чем через два дня отвязаться от нее не удастся.
- А как же песенка? - удивился Франческо.
Дик оглянулся и махнул рукой.
- Иди к Рэну, - сказал он тоном, каким обычно говорят "иди к черту". Франческо понятливо кивнул, подхватил лютню и заторопился на поиски.
Найти Рэна оказалось не так-то просто. Он тоже с утра где-то пропадал, хотя, в отличие от Франческо, чутье его не подводило, и в лагере он появился как раз в тот момент, когда Дик, сняв похлебку с огня, гадал, не добавить ли еще чуточку приправ. Однако, расправившись со своей порцией, он снова сгинул в неизвестном направлении, и Франческо после получасовых поисков пришлось вернуться к костру, чтобы спросить у Дика, а где Рэна, собственно, искать.
Дик заметил приближение Франческо издалека и тут же оборвал строчку про какую-то Франсуазу, которую мурлыкал с довольным видом. Однако, поняв, что от него требуется, он вроде бы успокоился и предложил поглядеть на окраинах деревни.
За деревней был огорожен здоровенный выгон для скота, в котором на данный момент паслась одинокая коза. Рэн стоял на верхней перекладине изгороди, поджав одну ногу, скрестив руки на груди, устремив взор в заоблачную даль и разительно напоминая цаплю. Если приглядеться, дыхание его было несколько учащенным, а на лбу блестели капельки пота.
- Ой! - удивился Франческо. - Вот ты где!
Рэн, выведенный из задумчивости и из равновесия, пробежал оставшиеся метров пять, негромко чертыхнулся и спрыгнул на землю рядом с Франческо.
- Покажи мне песенку... пожалуйста.
- Да не вопрос, - облегченно вздохнул Рэн, забирая лютню и присаживаясь рядом.
Расставшись с друзьями, Франческа некоторое время путешествовала со старым менестрелем, пока не поняла, что учиться у него больше нечему. Он оказался почти глухим и редкостно сварливым старцем, помнящим несколько поразительных по архаичности и нудности песен, да и те соглашался петь только там, где могли перепасть какие-нибудь денежки. Кроме того, он неоднократно покушался на старинную лютню Франчески (но обломился). Старец согласился взять ученика неохотно, побуждаемый мрачным видом Рэна, разбойничьим - Элли и золотой монеткой обаятельного Дика, которую старый менестрель упрятал настолько тщательно, что впоследствии так и не смог найти. Чуть позднее ленивый старик смекнул все выгоды обретения ученика и тут же свалил на него кучу всяких хозяйственных забот. Франческа была не слишком довольна сложившейся ситуацией, но выхода не видела. Хотя в столь славной компании, как эта троица, она потеряла значительную часть своей былой застенчивости, все же она предпочитала общество старика полному одиночеству.
Однажды с утреца, после весьма неприятной ночевки на сеновале, старый менестрель с Франческой зашли в один придорожный трактир. Старец скрипучим голосом пробормотал традиционную фразу, прося разрешения спеть перед благородным обществом. Разрешения не прозвучало, но старик расценил молчание как положительный ответ.
Рыцарь ехал в дальний поход,
Много, много дней и ночей,
Он немало сразил врагов,
|
Лица слушателей становились все мрачнее. На девятом повторении фразы "со своей молодой женой" один здоровяк крестьянин подавился, отшвырнул от себя кружку и, бросая мрачные взгляды, стремительно вышел. Франческа тяжело вздохнула и запахнулась поуютнее в свой плащ, чудом не превратившийся до сих пор в кружева (ветки, колючки, ночевки черт-те где заметно подорвали благопристойность ее наряда). Хозяин трактира, поняв, что старец не собирается замолкать, брякнул перед ними миски с чем-то съедобным и буркнул: "Ешьте и убирайтесь, нищеброды."
Когда воцарилась тишина, лица посетителей сразу прояснились. Франческа услышала обрывки разговора, и ей опять стало очень неуютно.
- Может, пусть лучше малец споет? - предложил чей-то озадаченный голос.
- Только этого не хватало, - откликнулись из другого угла, - мы по горло сыты.
- Гнать их надо в три шеи, - заявил очень пьяный бас.
Когда в трактире установилось спокойствие, в дверях вдруг появился какой-то паренек. На него не обратили бы внимания, если бы у него не было за плечами гитары. Пьяный бас за спиной Франчески тихо, но решительно пробормотал:
- Ну нет, хватит. Уже поиздевались!
Паренек вскочил на скамью, раскланялся и звонким голосом произнес:
- Да будет ли позволено бродячему менестрелю развлечь благородное собрание?
И, не смущаясь гробовым молчанием, запел.
Пел он с удовольствием, хорошо и очень громко. Публика, крестьяне и торговцы, недолго хмурилась, и скоро перед новым менестрелем появилась горка монет и кружка пива. Франческа сидела, открыв рот, и во все глаза смотрела на то, что было для нее воплощением мечты. Старец с появлением юного конкурента быстро смекнул, что теперь ему если что и дадут, так разве только по шее, подъел все, что было съедобного вблизи него, в том числе у своего ученика и у зазевавшихся соседей, после чего решил, что пора сматываться. Он долго тряс Франческу за плечо, прежде чем смог добиться от нее внимания.
- Мы уходим, вставай.
- Не-а, - ответила Франческа, глядя через голову старика на "конкурента" и судорожно сжимая в одной руке ложку, а в другой - свою лютню. Старик плюнул и пошел прочь. Франческа осталась одна, но теперь ее это не волновало.
Паренек пел, наверное, больше часа, потом закашлялся, отложил гитару и принялся за сбор подношений. Он с удовлетворением оглядел груду съестного, которую навалили ему благодарные слушатели, и тут же принялся за дело. Франческа подобралась поближе и принялась рассматривать его во все глаза.
Он оказался немногим старше, чем она сама - лет четырнадцати - пятнадцати, с круглой улыбчивой физиономией. Волосы у него были черные, того же оттенка, что у Рэна, глаза - синие и веселые, с длинными ресницами, а одежда его не имела ничего общего с хламидой старого певца и лохмотьями Франчески. Он был одет небрежно и в вещи явно с чужого плеча, но все было почти новое, яркое: зеленый камзол, украшенный тесьмой и вышивкой, теплый шерстяной плащ и короткие замшевые сапоги.
Наевшись, певец наконец заметил рядом оборванное существо с каштановыми кудрями, ободряюще улыбнулся ему и спросил:
- Ты кто? Меня зовут Роланд, можно просто Рол, а тебя?
На что Франческа, не ожидавшая никаких расспросов, сразу выложила главное:
- Франческо. А в ученики возьмешь? - и крепко зажмурилась.
Менестрель задрал было нос, но тут же честно признался, что сам еще только учится и не настолько опытен, чтобы брать учеников. На что Франческа истово ответила:
- Все равно!
Рол был существом славным и на редкость общительным, вследствие чего остатки обеда они доедали уже вдвоем, а потом вместе отправились в путь. По части музыки они оказались родными душами и пели без перерыва всю дорогу и все привалы, песен Рол знал великое множество, а насытить любопытство Франчески было невозможно.
Через какое-то время Франческа, однако, поняла, что стосковалась по своим друзьям, которым была обязана своей новой жизнью и своей старинной лютней. Одновременно с этим Рол вдруг вспомнил, что у него назначена встреча с кем-то из многочисленных его приятелей. На этом они и разошлись, договорившись встретиться на перекрестке Северного Тракта и ближайшей проселочной дороги через недельку.
Что удивительно, на второй день Франческа действительно встретила всю троицу, устроившую привал на удобной полянке. Они пробыли вместе три дня, в течение которых Франческа пела не умолкая, а Рэн (в нем внезапно всколыхнулась любовь к музыке) громко ей подпевал. Его интерес был подогрет еще и тем, что он узнал пару песен, слышанных им в ранней юности в родных краях, и (чего греха таить) им же когда-то и сочиненных. Когда Рэн поведал это друзьям (скромно умолчав о своем авторстве), у Дика вдруг начался острый приступ тоски по родным местам. А когда Рэн особенно увлекся, Дик сообщил друзьям, что тоска по родине замучила его и он собирается отправиться на недельку на свой Челзай. Рэн прервал пение и сообщил:
- Ты был там на позапрошлой неделе.
- Да? Ну все равно я тоскую. Тебе, безродному бродяге, не понять моей любви к родине, ведь у меня там семья, - тут он всхлипнул, - жена и сын маленький...
- Это я-то безродный? - оскорбился Рэн. - Да спроси первого встречного - он тебе сразу подтвердит, что я - законный потомок великих королей прошлого и единственный представитель... Стоп: не единственный! У меня же есть брат!
- Да? - не поверил Дик. - И где же он, в таком случае?
- А леший его знает, - беззаботно отозвался Рэн. - Разве я обязан быть в курсе дел какого-то совершенно незнакомого парня, которого не видел ни разу в жизни?
На лице Элли блуждала мечтательная улыбка: он вспомнил свои родные края, а вернее - как он их покидал. Припомнив разбитые окна ненавистного учителя, он почти замурлыкал от удовольствия. По этой причине в столь любопытный диалог его реплики не вошли. Франческа же в это время, закрыв глаза, голосила новую песню...
Дело кончилось тем, что Дик с утречка двинул на Челзай, как-то позабыв, что со времен покупки лютни все оставшиеся деньги жили у него. Элли же за невозможностью смотаться на родину был вынужден оставаться с Рэном и Франческой, которые орали песни дуэтом, прерываясь только на еду. В конце концов он со всей искренностью заявил, что двух таких придурков видит впервые и что от их вытья у него гудит в голове. Франческа обиделась и, вспомнив, что у нее встреча с "новым другом" (произнесено это было весомо, в надежде вызвать их ревность), удалилась. Элли выиграл не очень много: он остался наедине с Рэном, который продолжал петь в одиночку, и хоть без музыкального сопровождения, но ничуть не тише, чем прежде.
Однажды, когда поздно вечером они вдвоем валялись у костерка и Рэн выводил душераздирающую песню о несчастной любви, изнемогающий Элли подобрал небольшую, но увесистую смолистую шишечку и очень метко попал ей Рэну по затылку. Последовала небольшая свалка, причем известный пофигист Рэн был разгневан не на шутку. "Ну хоть бы бросал поаккуратнее, - говорил потом он, - как раз по свежей ссадине. А смола? Что я теперь со своим хайром делать буду?" Когда же драка была закончена (можно считать, в пользу Элли, так как петь Рэн перестал), они устроились по разные стороны костра и стали отводить душу. Элли с чувством характеризовал Рэна в своей обычной манере на всех языках, какие помнил, Рэн же, выломав длинный прут, обрабатывал его ножом, прикидывая время от времени, насколько удобно будет его использовать в воспитательных целях.
Кончилось это тем, что утром Элли пошел в одну сторону, а Рэн - в другую.
Рэн долго бродил по лесу (он умудрился выбрать сторону, в которой не было ни жилья, ни дорог) и на следующий день совсем вымотался и изголодался. У него оставался только хлеб с сыром (хотя засохший сыр - вещь вкусная, чего, правда, не скажешь о хлебе, - но и он приелся). Вдобавок он потерял огниво, и предыдущей ночью пришлось обойтись без костра.
Стоял август, время, когда дни жаркие и очень славные, а вот ночи темные и прохладные, да и темнеет рано. Кроме того, август - время, когда во всяких там садах и огородах созревают в больших количествах разные овощи. Но, к сожалению, в это время люди в этих всяких там огородах становятся особенно бездушными. Накануне Рэн наткнулся на такой славный хутор, где можно было бы поесть и переночевать, но хозяин встретил его с увесистой дубинкой и огромным злым псом. С тех пор Рэн не видел ни жилья, ни людей (да и не хотел - уж очень внушительная дубина была у того типа). Однако к вечеру ему вновь захотелось человеческого общества. Он забрался на вершину очередного холма, особенно высокого, и вдруг увидел впереди огонек. С вершины открывалась все та же картина, что и предыдущие два дня: бесконечные холмы и лощинки, поросшие сосняком, густой травой и пренеприятнейшим кустарником. Но сейчас где-то впереди, в одной из лощинок, определенно горел огонь.
Рэн быстро начал спускаться вниз и тут же потерял огонек из виду. Пришлось пробираться наугад. Попытки обойти заболоченные участки стоили дорого, и он уже пару раз терял направление. Внезапно костер оказался совсем неподалеку, и - Рэн вдруг осознал - мелодия, что вертелась у него в голове уже два дня, доносилась сейчас от этого самого костра. Пели под гитару и громко. Рэн подошел поближе и увидел такую картину: на небольшой полянке горит небрежно сложенный костерок; у костерка сидит существо в зеленой куртке и коричневых замшевых сапогах и самозабвенно поет, лупя по струнам гитары. Существо выглядело миролюбиво и очень симпатично, и Рэн решил с ним познакомиться. Он вышел из-за дерева и подождал, пока на него обратят внимание. Паренек продолжал петь. Рэн пожал плечами и уселся у костра. Какое-то время он блаженствовал у огня, потягиваясь, как кошка, затем стал думать, как бы дать знать менестрелю о своем присутствии. Тут рука его наткнулась на что-то, оказавшееся сосновой шишечкой. Он было прицелился, но потом передумал, вспомнив давешнюю историю. Хотя парень был, наверное, помладше Элли, в планы Рэна драка с ним никак не входила. Наоборот, в его планах был ужин, который это существо могло бы предоставить. Тогда Рэн уселся поудобнее и стал слушать.
Позднее, когда эта история рассказывалась при встрече всей компании, эта ее часть вызвала бурное обсуждение. Дик доказывал, что он слишком хорошо знает Рэна, чтобы поверить этому. Наоборот, - кричал он, - именно в подобном случае Рэн и засветил бы ему шишкой по лбу. Чтобы Рэн стал думать о еде, когда можно так поразвлечься? Да никогда! Франческа предположила, что в нем заговорил голос крови. "Ерунда," - отозвался Дик, накануне выдержавший яростную потасовку с парочкой челзанских кузенов. Элли предположил, что Рэн, конечно же, шишку кинул, и попал, и драка была, да вот только победил младший братишка, и вот поэтому Рэн врет. Тут Рэн оскорбился, взял гитару, и они с братцем заорали дуэтом. Поэтому дальнейший спор пришлось вести очень громко, перекрикивая их пение. Франческа заявила: "Я все поняла! Ну разумеется, Рэн залепил ему шишкой в лоб, да только Рол ничего не заметил, он пел свою любимую песню о бродячем менестреле. Вот глядите," - и она в доказательство потыкала палкой в бок Рола. Остальные вежливо подождали, пока она поднимется, отряхнется и пересядет подальше от братьев, а потом продолжили спор. Дик, наиболее сведущий в области законов и правосудия, заявил: "Так как оба брата - лица заинтересованные, истинными могут быть показатели какого-нибудь свидетеля. Эй, вы! Можете предоставить свидетелей или нет?" Рол не отреагировал, Рэн недоуменно почесал в затылке и сказал: "Ну, разве только пару соек, но я их вряд ли узнаю." И продолжил пение. Так что относительно этого факта истории точного мнения нет до сих пор.
Но этот разговор произошел спустя неделю, когда все опять были в сборе. А пока Рэн сидел у костерка и слушал песни незнакомого существа в зеленой куртке.
Костер угрожал погаснуть, есть хотелось все сильнее, а парнишка все пел, даже не делая перерывов. В тот момент, когда он пропел что-то вроде: "Я, мол, никогда не перестану петь, пока, мол, будет меня кто слушать", Рэн решительно встал и ушел. Это осталось незамеченным, как и предшествующее его появление. Он набрал хвороста, сложил нормальный костер, принес из ручейка воды в котелке и подвесил котелок над огнем. Потом он достал свой сыр с хлебом, нарезал (вернее, нарубил) ломтиками и начал поджаривать на палочке. По его словам, раздумав бросать шишку в менестреля, он кинул ее в костер, и она там вспыхнула, как фейерверк. И теперь, поджаривая хлеб, он время от времени выбирал шишечки посмолистее и кидал их в огонь.
Внезапно лопнула струна на гитаре, и парнишка замер на середине куплета. Он немного повозился с гитарой, но потом решил отложить это дело. Он с удивлением огляделся, обнаружив, что уже давно стоит ночь, темные деревья со всех сторон тянут к нему свои ветки, а самое-то потрясающее: у костра сидит человек. Разгоряченный древними балладами менестрель увидел его так: высокий рыцарь в черном плаще до пят, капюшон откинут, густые темные волосы охвачены тонким обручем, внешность в точности по поговорке - "темная масть, древняя кровь" (Ролу невольно захотелось встать, даром что и в нем этой крови текло порядочно), и в руке что-то длинное и острое. Незнакомец повернул голову в его сторону, и наваждение распалось. Рол увидел высокого худощавого парня лет двадцати, с темными блестящими глазами, действительно - как ему и показалось - арборонца, но отнюдь не такого грозного и внушительного, как в глюке, да, честно говоря, и не внушительного вовсе. Лохматые черные волосы с застрявшими в них сосновыми иголками были небрежно прихвачены тонким темно-синим шнурком; поношенный серый плащ нуждался в основательной починке, а в руке пришелец держал палочку с кусочком сыра.
- Привет, - мрачно сказал он. - Ты случайно еще не проголодался?
- Пожалуй, а что там у тебя?
"Да он нахал," - уважительно подумал Рэн, раскладывая перед ним свои небогатые припасы. Парнишка же пришел в полный восторг:
- Ого! Какой большой кусок! Знаешь, сколько я не ел сыра?..
- Знаешь, сколько я не ел ничего, кроме сыра, - перебил его Рэн. - Бери хоть весь. Да бери же ты, нечего меня разглядывать...
Рол, преисполненный благодарности, принес свой мешок и вывернул возле костерка.
- Так... этой колбасе уже недели три, но вообще-то она еще ничего, есть можно... Так... Яблоки... Изюм... Окуньки копченые... Вот еще кусок пирога с ежевикой... Извини, но, по-моему, у меня больше ничего...
Рэн оторвался от колбасы и как-то странно на него посмотрел.
- Ну ты даешь... Какая все-таки удача, что я не ушел раньше...
Разговор прервался на полуслове. Полуслово было самое то: "сраже...". "Если дело дойдет до сражения," - хотел сказать Крис, когда дверь отворилась и на пороге возникла Франческа. Все были уже в курсе дела и немедленно проглотили свои замечания по поводу мудреных планов главнокомандующего.
- А вот и я! Что, не ждали? - сказала Франческа и хитро улыбнулась.
Лихие вояки, сброшенные со стратегических высот на грешную землю, вид имели действительно несколько обескураженный. Продолжать обсуждение было совершенно невозможно, оставалось лишь сделать вид, что ничего чрезвычайного не происходит.
- А, это ты? - этот глупый вопрос вырвался сразу у нескольких человек.
- Какими судьбами? - Рол благоразумно решил перехватить инициативу и задать вопрос прежде, чем Франческа начнет спрашивать сама.
- Всякими. Понимаешь, Дик, у тебя дома хорошо, но слегка скучновато, а дядюшки и тетушки все какие-то унылые и хозяйственные. Все время твердят, что нужно мыть шею и уши... Я не помню, Рол, ты хоть однажды мыл уши с тех пор, как мы знакомы?
- Я как-то обхожусь без этого, - поспешно пробормотал Рол и отодвинулся подальше от света.
- Вот и я им сказала то же самое, да только они не поняли, - печально вздохнула Франческа. - Ну, в общем, я там все посмотрела, а когда интересное кончилось, решила вернуться обратно. А зачем это вы перебрались на новое место? Ведь я вас могла и не найти.
- Да так, дела кое-какие, - смущенно ответил Рол. Ему не хотелось уточнять, что на новое место они перебрались именно по этой причине.
- Дела? Вот как! Это интересно, рассказывай, - и Франческа уселась на край скамьи, приготовившись слушать.
- Дела сами по себе пустяковые, - вставил Дик самым скучным голосом, на какой только был способен, - но, может быть, тебе будет интересно послушать...
- Конечно, интересно! - обуздать детское наивное любопытство Франчески было невозможно.
- Так вот: наши братишки, Роланд и Рэн, собрались в небольшое путешествие...
- Я? - возмутился Рол. - С чего бы это?
- Не перебивай, мы ведь уже все решили. Конечно, поехать должны вы, ведь вы родом оттуда, с юго-запада, и знаете эти места гораздо лучше любого из нас.
- Рэн и в одиночку прекрасно управится, - проворчал Рол.
- А что там, на юго-западе? - глаза Франчески горели любопытством. - Я там никогда не была.
- Там достаточно интересных мест, - Дик лихорадочно соображал, чем бы заинтересовать Франческу.
- Вообще-то мы ищем не место, а человека, - снова заговорил Рол. - Мы тут поспорили с Диком по поводу моей гитары. Он утверждает, что она сделана в Центральном Арбороне, а я - что это челзанская школа. Если Дик проиграет, он мне должен пятнадцать монет.
"Это месть за путешествие," - подумал Дик. Не узнать работу челзанских мастеров мог только слепой, пятнадцать монет придется отдавать.
- А почему вы едете куда-то на юго-запад, а не на Челзай или в Центральный Арборон? - поинтересовалась Франческа. - Там что, лучше всего разбираются в гитарах?
- Если где-то и разбираются в гитарах, то это там, - раздался голос от двери. Рэн только что вошел и слышал лишь последнюю фразу Франчески, а относительно готовящейся поездки и своего в ней участия, само собой, пребывал в блаженном неведении. - Не каждый встречный, конечно, а мастера из Школы.
С этого момента исход дела был решен. Все облегченно вздохнули (про себя), а Рол подумал: "И как это я сразу не догадался?"